Чернобыль стал синонимом самой страшной техногенной катастрофы в истории человечества. Но насколько плохо все было на самом деле? Прошло уже тридцать лет, но поиск ответов все еще продолжается.
Сегодня зона отчуждения по-прежнему под запретом. На КПП, блокирующем дорогу к Чернобыльской АЭС, сотрудники милиции с автоматами и счетчиками Гейгера; только они могут выдать специальное разрешение для прохода дальше. По обеим сторонам асфальта – дикий лес. Через заросли берез, сосен и тополей проглядывают заброшенные одноэтажные дома с выбитыми окнами. Метр за метром природа забирает себе землю, которая когда-то принадлежала жителям Чернобыля.
Ржавый щит, оставшийся нетронутым среди окружающего запустения, гласит: “Сохрани окружающую среду для своих потомков” – гротескный императив ушедшей эпохи. Но для потомков хасидских евреев, веками живших в окрестностях Чернобыля, и для детей советских рабочих, приехавших сюда после 1970 года для работы на атомной станции, будущего больше нет ни в каком виде.
Немногие оставшиеся пожилые жители, отказавшиеся уезжать, до сих пор живут в лесах внутри 30-километровой зоны отчуждения и жалуются на слишком осмелевших волков, которые преследуют их прямо до их собственных садов и даже загрызают сторожевых собак. По улицам Припяти, ныне города-призрака, мимо брошенных зданий компартии со скрипящими на ветру дверями кабинетов бродят дикие кабаны. Дворец культуры “Энергетик” тоже заброшен. В этих Помпеях ядерной эпохи – мертвая тишина. Здесь в 1:24 ночи 26 апреля 1986 года время остановилось.
Смесь радиоактивного мусора
В этот день внутри четвертого реактора атомной электростанции им. В.И. Ленина взорвались топливные стержни, разрушив здание энергоблока и выбросив радиоактивную пыль высоко в атмосферу. С тех пор окружающие почвы заражены цезием, плутонием и стронцием, а слово Чернобыль стало синонимом крупнейшей техногенной катастрофы в истории человечества.
Сегодня взорвавшийся реактор облицован стальными плитами, он кажется незначительным на фоне возвышающихся труб и напоминает тяжелобронированный пароход в сухом доке. В течение нескольких месяцев после катастрофы над реактором установили защитный саркофаг из 300000 тонн бетона и 7000 тонн стали, который до сих пор прикрывает смесь радиоактивного мусора, среди которого разрушенные бетонные балки, тонны радиоактивной пыли и конусообразные груды красно-коричневой радиоактивной лавы.
По данным Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ), всего лишь 3-4% ядерного топлива, использовавшегося в реакторе, было выброшено наружу в результате взрыва. Страны “Большой семерки” призывают к строительству над радиоактивной местностью нового саркофага стоимостью более чем 1 млрд евро, проекты которого предлагают Западные компании.
А украинский радиолог Виктор Поярков считает, что в 1986 году в атмосферу попало вплоть до 50% радиоактивного топлива. Более того, после обследования места аварии ученые знаменитого московского Курчатовского института полагают, что в атмосферу были выброшены почти все радиоактивные материалы.
Но споры вокруг Чернобыльской аварии вызывает не только местонахождение 180 тонн радиоактивных материалов. Проблемой также является число жертв, как прошлых, так и будущих. Подсчет жертв является критически важным для определения безопасности здания Чернобыльской АЭС – это был бы значительный аргумент против инвестирования миллиардов в проекты по атомной энергетике в будущем.
56 или 50000 погибших?
Эксперты МАГАТЭ говорят, что Чернобыль на сегодня унес жизни 56 человек – 47 рабочих на месте катастрофы и 9 детей, умерших от рака щитовидной железы. В противоположность этим данным, Национальная комиссия по радиационной защите населения Украины утверждает, что задокументировано 34499 смертей среди спасателей. Всемирная организация здравоохранения же еще в 2000 году оценивала количество людей, умерших в результате радиационного облучения или покончивших с собой, в 50000 человек.
Трагедия на ЧАЭС до сих пор вызывает споры между учеными и политиками, как никакой другой инцидент с глобальными последствиями. Многие годы Чернобыль использовался в качестве корма для поддержки практически любого взгляда на мир – из-за отсутствия достоверных данных о причинах и, что более важно, последствиях аварии, а также потому, что советское правительство во главе с Михаилом Горбачевым упорно замалчивало проблему или лгало об этом. Когда в 1991 году Советский Союз распался, в новых независимых республиках просто исчезли следы и медицинские карточки жертв, так же как и улики против виновных чиновников.
Но сейчас, спустя 30 лет после аварии на реакторе, есть достаточно доказательств и документов, чтобы дать довольно точную оценку тому, что там произошло. Доказательства разбросаны по архивам КПСС, медицинским записям белорусских педиатров, протоколам заседаний международных корпораций ядерной энергетики и их лоббистов, а также по историям о перенесенных страданиях, рассказанных рабочими АЭС.
Как снимки, сделанные с разных точек зрения, совместно они рисуют неожиданно последовательную картину трагедии.
Когда в энергоблоке №4 Чернобыльской атомной электростанции взорвались топливные стержни, председатель Совета министров СССР Николай Рыжков еще спал на своей подмосковной даче. Прежде чем его телефон зазвонил в первый раз, прошло три с половиной часа. Звонил министр энергетики, который сообщил, что в Чернобыле произошла “авария” и местные чиновники говорят о “взрыве”.
«Есть жертвы»
Рыжков запросил детальный отчет к 9 часам утра, и личный водитель отвез его в Кремль. Вскоре после прибытия в кабинет Рыжков принял первый звонок: “Это был реактор. Есть жертвы, пострадавшие от радиации.” Рыжков отреагировал незамедлительно и в точности так, как его учили: сформировал комиссию во главе с собой. На тот момент было решено пока не сообщать о случившемся ни самому влиятельному человеку в стране – Михаилу Горбачеву, уже 13 месяцев являвшемуся Генеральным секретарем ЦК КПСС, ни всему советскому народу.
Рыжков тверд в своих убеждениях даже сегодня, после тридцати лет и тысяч жертв радиации. Сейчас ему 86, он член Совета Федерации и человек, который соединяет “тогда” и “сейчас”.
Часть 2: “Мы не сделали ни одной ошибки”
Некогда второй человек в Советском Союзе, Николай Рыжков отрицает любые предположения о том, что официальные лица скрывали катастрофу на реакторе ЧАЭС. “Что мы тогда должны были написать в газетах?” – спрашивает он. “Смерти были не видны. Мы действовали быстро и не сделали ни одной ошибки.”
По сей день Рыжков гордится своей первоначальной реакцией на аварию, своим традиционно советским подходом в виде мобилизации огромного количества людей и материалов. В день аварии из Москвы в Чернобыль отправили инженеров-ядерщиков, за ними – 6000 военнослужащих, потом 40000 человек из войск радиационной, химической и биологической защиты, и опытных пилотов вертолетов – некоторых из них перебрасывали даже с полей сражений в Афганистане.
К вечеру 26 апреля 1986 года Рыжков все еще не знал, что уровень радиации в Чернобыле в 400 раз превышал таковую в Хиросиме после сброса атомной бомбы, и триллионы беккерелей радиации уже дрейфуют по земному шару. Он не знал, что пожарные, молодые милиционеры и солдаты без необходимой защитной экипировки работали 90-секундными сменами над пастью реактора №4, над его раскаленной крышкой, разрушая собственные жизни в попытках взять пламя под контроль.
Но инстинктивно он понимал, что для него и для партии настал черный день.
Годы предостережений
В течение нескольких лет ученые высказывали предостережения по поводу Чернобыльской АЭС, которая к окончанию строительства всех шести реакторов общей мощностью 1000 мегаватт должна была стать самой мощной атомной электростанцией в мире. 21 февраля 1979 года даже бывший тогда главой КГБ Юрий Андропов предупреждал ЦК КПСС о возможных проблемах.
В докладе “О недостатках в строительстве Чернобыльской АЭС” с пометкой “совершенно секретно” Андропов описал нарушения технологии строительных работ, что могло “привести к аварийным и несчастным случаям”. Согласно докладу, на объекте не соблюдались правила техники безопасности, в результате чего всего за 9 месяцев 170 рабочих получили производственные травмы.
Ответ на доклад был предсказуем: ответственное министерство сформировало комиссию. Четыре года спустя, 31 декабря 1983 года, директор ЧАЭС и член КПСС Виктор Брюханов объявил о своевременном завершении строительства энергоблока №4 – несмотря на то, что реактор, взорвавшийся три года спустя, еще не был полностью защищен. В декабре 1985 года Брюханов сказал коллеге: “Не дай бог что-нибудь серьезное случится. Боюсь, что не только Украина, но и весь Советский Союз будет не в состоянии справиться с такой чрезвычайной ситуацией.”
Конструкция крыши энергоблока было изготовлена из легковоспламеняющегося материала. Чтобы удовлетворить требования партии по скорейшему завершению строительства, экономили на бетоне для несущих стен, планах эвакуации, защитном снаряжении и счетчиках Гейгера. Одним из самых откровенных партийных чинов, призывавших к скорейшей сдаче объекта, был Рыжков, ставший председателем Совета министров СССР в сентябре 1985 года.
На XXVII съезде КПСС, проходившем всего за 8 недель до катастрофы, Министерство энергетики СССР было обвинено в том, что запланированное увеличение производства электроэнергии атомными электростанциями в течение одиннадцатой пятилетки не было достигнуто. По мнению партийных чинов, это было неприемлемо. В конце концов, сам Горбачев призвал к увеличению производства электроэнергии атомными станциями в 2,5 раза за 5 лет. Война в Афганистане, длившаяся уже седьмой год, гонка вооружений с Соединенными Штатами и резкое падение цен на нефть привели СССР на грань банкротства. Партия была непреклонна, ведь увеличение выработки атомными станциями электроэнергии для внутреннего потребления высвободило бы нефтяные и газовые резервы для экспорта за твердую валюту.
Теплая апрельская суббота
В течение нескольких часов после катастрофы 49000 жителей Припяти, расположенной всего в трех километрах от реактора, продолжали жить своей жизнью, как будто ничего не случилось. Была теплая апрельская суббота, улицы полны людей, матери гуляют с детьми, мужчины пьют пиво и квас у придорожных киосков.
Согласно засекреченному докладу очевидца, впоследствии отправленному в штаб-квартиру КПСС в Москве, чиновники Припяти в течение часа после аварии были полностью информированы об уровне радиоактивного излучения. Но никто не посмел предупредить местное население без приказа из Москвы. К полудню улицы были вымыты с мылом, но только люди, работавшие на АЭС в ночную смену, знали, почему, и единственные, кто еще был предупрежден – их семьи.
В ту же субботу, когда уровень радиации в центре Припяти уже в несколько тысяч раз превышал норму, управляющий директор ЧАЭС устроил шумную вечеринку в честь свадьбы своей дочери. Ни один из его коллег, дежуривших в те выходные, не посчитал необходимым сообщить ему о случившемся.
Вечером субботы Рыжков издал указ об эвакуации Припяти в течение следующих нескольких дней, и к вечеру воскресенья из Киева прибыло 1100 автобусов. Те, чье присутствие в городе не было необходимым, должны были упаковать чемоданы и уехать “на два-три дня”.
Во вторник, на следующий день после заседания Политбюро, в “Известиях” рискнули напечатать маленькую восьмистрочную заметку о “несчастном случае” в Чернобыле, где было сказано, что поврежден один из реакторов – и ничего больше.
Прошло больше трех дней с момента аварии. Чиновники знали масштабы катастрофы. Наиболее сильно пострадавшие ликвидаторы аварии уже были приняты московской больницей №6, их кожа от воздействия радиации стала коричневой и шелушилась, волосы выпадали. Но большинство граждан по-прежнему оставались в неведении. “Мы боялись паники – вы сами можете представить себе возможные последствия массовой паники в многомиллионном городе!” – сказал позже Горбачев о Киеве и Минске, в которых, несмотря на радиоактивную угрозу, даже не отменили первомайские демонстрации. Какая ирония, ведь всего за месяц до этого на съезде Партии он цитировал Ленина, призывавшего говорить правду всегда и при любых обстоятельствах.
В исследованиях минского онколога Евгения Демидчика было доказано, что большой рост заболеваемости белорусских детей, родившихся в дни катастрофы и даже после нее, раком щитовидной железы обусловлен действием повышенной радиации и загрязнением иодом-131 в результате аварии на Чернобыльской АЭС.
В резолюции от 8 мая 1986 года Политбюро приказало увеличить допустимые дозы облучения в пределах от 10 до 50 раз. В документе, озаглавленном “Секретно. Приложение к п.10 протокола №32”, партийными чиновниками приказано радиоактивно зараженное мясо из зоны аварии использовать для изготовления колбасных изделий и мясных консервов в смеси с обычным мясом 1:10, максимально распространить его по территории республик СССР, включая РСФСР, но “исключая Москву”.
Подавление и фальсификация
27 июня 1986 года было издано «Распоряжение №У-2617 начальника Третьего главного управления министерства здравоохранения СССР Шульженко «Об усилении режима секретности при выполнении работ по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС». И хотя этот документ подписан не самым крупным чиновником Минздрава СССР, он был инициирован в высших эшелонах власти и открыл путь для последующего подавления, фальсификации и уничтожения доказательств.
Только в 1989 году “Правда” публикует карту зараженных областей, которая показала, что 70% чернобыльских радиоактивных осадков выпали над Беларусью, а остальное пришлось на Украину и юг России. Это означало, что 5 миллионов человек, живших в тысячах деревень и нескольких крупных городах Советского Союза, три года жили в местностях с высоким уровнем радиоактивного заражения, не имея представления о рисках, продолжая есть “домашние” овощи, а также собранные в лесах ягоды и грибы.
Во внутреннем докладе Центрального Комитета о Чернобыльской катастрофе под номером 20-34 от 10 июля 1986 года с пометкой “совершенно секретно”, признается, что Чернобыль стал “одной из самых страшных аварий в истории ядерной энергетики”. Согласно докладу, 26 человек погибло, 135000 эвакуировано и 800000 нуждалось в медицинской помощи.
Часть 3: Резкое увеличение числа врожденных дефектов
Несмотря на радиационное загрязнение и распоряжение правительства об эвакуации, Евгений Маркевич вскоре после аварии вернулся в свой любимый Чернобыль. Вместе с другими 158 поселенцами крепкий 78-летний бывший учитель живет внутри зоны отчуждения, считающейся украинскими властями непригодной для проживания.
“Я всего лишь хочу жить в Чернобыле,” – говорит Маркевич, чья семья переехала сюда в 1945 году, когда ему было 8. “Я не могу объяснить, почему люди хотят здесь жить. Зов сердца? Ностальгия? Кто знает.” Он говорит, что переезд в Чернобыль с его когда-то плодородными почвами помог семье выжить в голодные послевоенные годы. “Здесь мы сеяли и собирали собственный урожай. Я никогда не хотел уезжать.”
В день аварии Евгений вел урок в местной средней школе, не подозревая, что взрыв реактора уже навсегда изменил город и жизни его жителей. “Мы знали, что что-то случилось, потому что в сторону Припяти шли автобусы и военная техника. Нам ничего не говорили. Полная тишина.” Маркевич эвакуировался вместе со всеми, но он сразу же хотел вернуться и начал искать предлоги для прохода в закрытую 30-километровую зону. “Один раз я изображал моряка, в другой раз назвался милицейским контролем за поставками горюче-смазочных материалов.” Во время одной из таких попыток он встретил начальника станции радиационного контроля и попросил у него работу, был принят и с тех пор не покидает это место, с гордостью отмечая, что никогда не болел, даже несмотря на то, что годами ест овощи, выращенные на зараженной земле. Но признает: “Элемент риска есть.”
Крики и плач
Мария Урюпа, разменявшая восьмой десяток, тоже называет зону отчуждения своим домом, хотя она и не в восторге от окружающих условий. Как и большинство “самоселов”, средний возраст которых составляет 75 лет, она живет в ветхом деревянном доме в спартанских условиях.
Вскоре после взрыва более 1000 человек вернулись жить на официально закрытую территорию. Урюпа выживает на овощах, выращиваемых на участке, и на других продуктах, которые привозят туристы и другие гости. Другие поселенцы за покупками выезжают за пределы зоны в город Иваньков, где находится ближайший рынок.
Мария говорит, что они с мужем планировали укрыться в подвале, чтобы избежать эвакуации в 1986, но реализовать этот план не удалось. “Было тяжело, вокруг крики, плач.” После двух месяцев в лагере для перемещенных лиц, Урюпа решила вернуться в зону “в группе из шести человек, пройдя через лес, как партизаны”.
Другая жительница зоны отчуждения, 77-летняя Валентина Кухаренко, очень сожалеет, что ее семье для того, чтобы приехать в гости, необходимо предъявлять документы, и время таких визитов ограничено тремя днями для предотвращения радиационного облучения. “Они говорят, уровень радиации высокий. Может, радиация действует на посторонних, тех, кто никогда здесь не был, но чего бояться таким старикам, как мы?”
Кухаренко говорит, что за пределами зоны чувствует себя “чужой”, и редко отваживается выйти за ее пределы. “Я не националистка, но я люблю свою родную землю. Я надеюсь, что здесь снова будет звучать детский смех, даже если для этого понадобятся годы.”
В 1999 году в семье поселенцев в зоне отчуждения родилась девочка Маша. С рождения она страдала от анемии, и через год семье пришлось уехать из Чернобыля. Ее нынешнее местонахождение неизвестно.
По данным фонда “Дети Чернобыля”, в 90-е и 00-е годы наблюдалось резкое увеличение случаев уродства среди юных пациентов из областей Беларуси и Украины, подвергшихся наибольшему радиоактивному загрязнению, включая деформированные конечности, отсутствующие уши, “заячьи губы” и до 8 пальцев на ногах. Чтобы сделать выводы о причинах таких дефектов, врачам необходимо просматривать истории болезни этих детей на предмет времени и места их рождения.
Генетик Хава Вайнберг (Hava Weinberg), например, обследовала 100 детей ликвидаторов аварии, эмигрировавших в Израиль. Частота генетических мутаций среди родившихся после катастрофы составляла 700% по сравнению с родившимися раньше. В финансируемом правительством долгосрочном исследовании Владимира Вертелецкого, главного генетика Университета Южной Алабамы, в Волынской и Ровенской областях Украины каждый год проверялось в среднем 14000 новорожденных. Один из результатов исследования таков: почти 20-кратное увеличение количества новорожденных с расщеплением позвоночника.
Эти дети с генетическими дефектами – второе поколение жертв Чернобыля. И они возобновили споры противоборствующих лагерей ученых и врачей – МАГАТЭ и их противников.
Сначала речь шла о раке щитовидной железы. Радиолог Университета Нью-Мексико Фред Меттлер (Fred Mettler), имевший годы опыта в удобной для ядерщиков оценке последствий радиоактивных заражений, по запросу МАГАТЭ в 1990 году начал изучать последствия Чернобыльской катастрофы. В опубликованном в 1991 году исследовании Меттлер заявил, что не было ни одного случая вызванного воздействием радиации рака щитовидной железы, тем более у детей.
«Те люди из агентства по атомной энергии»
В следующем году британский научный журнал Nature опубликовал результаты исследований на основании тех же данных из Беларуси и Украины, к которым также были доступны и Фреду Меттлеру. Эти исследования показали резкий рост случаев рака щитовидной железы в зараженных областях вблизи Чернобыля. Для МАГАТЭ и Меттлера сложилась явно неловкая ситуация, но этого было недостаточно для прекращения их сотрудничества.
В представленном ООН в ходе “Чернобыльского форума” в сентябре 2005 года докладе МАГАТЭ о проблемах генетических нарушений говорится следующее: “Не было найдено совершенно никаких доказательств того, что генетические аномалии могут быть связаны с радиоактивным облучением.” Одним из авторов доклада является Фред Меттлер.
Говоря о “тех людях из агентства по атомной энергетике”, киевский профессор, хирург-эндокринолог Игорь Комиссаренко мог только покачать головой. “Они встречались с нами, конечно, но они не заинтересованы в новой информации. Они лишь говорят, что это не совпадает с данными из Хиросимы.”
Профессор Комиссаренко был основоположником украинской эндокринологии, остававшийся энергичным и деятельным джентльменом до самой смерти в 2013 году. Он был не за и не против атомной энергетики, но являлся экспертом в вопросе рака щитовидной железы. “Просто посмотрите на цифры: количество случаев рака щитовидной железы у детей увеличилось десятикратно между 1986 и 1990 годами, и только в середине 00-х начало снижаться. У взрослых другая история: 38 случаев в 1990, 308 сегодня.”
Иод-131, вызывающий рак щитовидной железы, один из самых короткоживущих изотопов, выброшенных при аварии на ЧАЭС. С другой стороны, период полураспада цезия-137 составляет 30 лет, плутония – еще дольше. По мнению врачей, болезни, вызываемые радиацией, могут протекать незаметно в течение десятилетий.
Смерть от радиации тихая, невидимая и без запаха. Ликвидаторы аварии почти ничего не знали об опасности. Тела первых 28 человек, погибших от радиационного отравления, похоронены на Митинском кладбище в Москве под тяжелыми свинцовыми плитами.
Требования о возмещении ущерба
Некоторые из тех, кто до сих пор жив, в течение коротких промежутков времени получили дозу облучения вплоть до 8 зиверт – более чем 16000% максимальной годовой дозы радиации. Но, по словам украинского эксперта Владимира Усатенко, множество документов, которые могли бы послужить доказательствами страданий этих людей, было либо сфальсифицировано под давлением Партии, либо украдено из сейфа ЧАЭС летом 1986 года.
Эти жертвы практически не находят поддержки в своих усилиях раскрыть правду. Государства, которые должны о них позаботиться – в основном Беларусь и Украина – и без того обременены последствиями катастрофы, которые легли на их плечи после распада СССР. Возмещения ущерба уже потребовали более 300 тыс. наиболее пострадавших жертв Чернобыльской катастрофы.
В киевском районе Дарница с высотной застройкой, куда были переселены многие эвакуированные чернобыльцы, жильцы умирали десятками, едва разменяв пятый десяток лет. Но причины, указанные в их свидетельствах о смерти, вряд ли хоть как-то повлияют на статистику МАГАТЭ. “90% людей здесь умирают совершенно здоровыми,” – с насмешкой говорят выжившие. Те, кто еще жив, жалуются на хроническую усталость, головные боли и металлический привкус во рту – стойкий “подарок” радиации.
Живущий по-соседству бывший главный инженер энергоблока №1 Чернобыльской атомной электростанции, дежуривший во время аварии, сохраняет оптимизм. В 2005 врачи ампутировали ему обе ноги ниже бедра, диагноз – атеросклероз, никакой связи с Чернобылем. Теперь он ходит, используя ходунки, на протезах, создававшихся для инвалидов, вернувшихся с Афганской войны.
Сергей Парашин работал в ночную смену, когда в четвертом энергоблоке взорвались топливные стержни. Он был секретарем партийной организации – продолжением Партии в советской лаборатории будущего.
После взрыва вокруг реактора все погрузилось в хаос. Директор АЭС, прибывший час спустя, отказывается верить показаниям приборов, уже показывающих уровень радиации вне реактора вплоть до 2 зиверт. Также он отказывается соблюдать инструкции по гражданской обороне, требовавшие от него оповещения о катастрофе.
«Нет причин для беспокойства»
Инженеры в отчаянии бросаются к партсекретарю Парашину: “Сергей Константинович, директор, похоже, не в своем уме. Вы должны поговорить с ним!” Но Парашин отказался: “Почему я должен говорить с ним? Кроме того, я не эксперт по радиации.”
В отличие от многих своих коллег, человек Партии выжил в Чернобыле и остался невредим. Впоследствии он был назначен директором ЧАЭС, оставшиеся три реактора которой продолжали работать еще 14 лет. Потом он стал главой Государственного департамента Администрации зоны отчуждения и зоны безусловного (обязательного) отселения.
В этой должности Парашин 6 сентября 2005 года присутствовал Чернобыльском форуме ООН, где был представлен более чем 600-страничный доклад МАГАТЭ в соавторстве с представителями ООН, ВОЗ, Всемирного банка и правительств Беларуси, России и Украины “Наследие Чернобыля: Медицинские, экологические и социально-экономические последствия и рекомендации правительствам Беларуси, Российской Федерации и Украины”.
В дополнение к, казалось бы, благоприятному выводу о том, что от катастрофы пострадало всего 56 человек, эксперты отметили, что не все еще ясно в процессах, происходящих при ядерных катастрофах. Представитель ВОЗ Майкл Репачоли (Michael Repacholi) формулирует мнение группы экспертов так, чтобы даже непосвященный мог понять: “Главное послание Чернобыльского форума звучит так: нет причин для беспокойства.” Партнерство между Востоком и Западом, между элитой советской ядерной физики и их западными коллегами, подпитываемое годами, очевидно, принесло плоды.
Строительство нового чернобыльского саркофага
С самого начала номинальным главой этой конференции единомышленников был Ханс Бликс (Hans Blix). Этого шведского дипломата назначили директором МАГАТЭ в 1981 году. 8 мая 1986 года он стал первым западным очевидцем аварии, пролетевшим над останками чернобыльского реактора. Слова, которыми он выразил свои впечатления, принесли ему признательность советского руководства. Сообщение Бликса всему миру было безобидным: “Мы видели людей, работающих в полях, домашний скот на пастбищах и машины, ездящие по улицам.” Вокруг реактора для него все тоже выглядело неплохо: “Русские уверены, что смогут очистить эту зону. Она снова станет пригодна для сельского хозяйства.” Чтобы воздать ему должное за роль в управлении Чернобыльской катастрофой, на здании Киевского Института радиационной медицины была установлена мемориальная доска.
Хотя Бликс и ушел с поста директора МАГАТЭ в 1997 году, он по-прежнему связан с Чернобылем. Он возглавляет группу стран-доноров, которые под руководством Европейского банка реконструкции и развития планируют собрать 1 миллиард евро для постройки нового саркофага над четвертым реактором ЧАЭС.
Самым крупный донором стала Германия, внесшая 127 миллионов евро. Но несмотря на достаточное финансирование, проект практически не продвинулся за прошедшие годы. И проблема не в том, что, по некоторым исследованиям, считается, что в новом саркофаге нет необходимости, так как вряд ли внутри реактора остались радиоактивные материалы. Причина, скорее, в закулисных процессах, которые еще в 2005 году осудил тогдашний премьер-министр Украины Николай Томенко, назвавший выплачиваемые Украиной и международными организациями гонорары экспертов “необоснованно огромными”. Фактически, у украинцев даже появилось отдельное выражение для извлечения прибыли из Чернобыля – “Чернобыльский бизнес”. Этот бизнес основан на страхе налогоплательщиков перед радиоактивными отходами, и две стороны пытаются нажиться на этом.
Нажива на несчастье
С одной стороны – крупные корпорации стран-доноров надеются заполучить контракты в 30-километровой зоне отчуждения: немецкая RWE-Nukem Group, французские строительные компании Bouygues и Vinci и, во главе этой группы, американская CH2M Hill.
С другой стороны – партии, представляющие интересы Украины. Проблемы, связанные с чернобыльскими радиоактивными отходами, помимо здоровых прибылей для консультантов, гарантируют тысячи рабочих мест на площадке реактора. А строительные проекты международных ядерно-энергетических корпораций обещают долгосрочную занятость для региона.
После массовых протестов в середине 00-х планы украинского правительства по ввозу в страну отработанного ядерного топлива для складирования на уже зараженной территории были заморожены.
Что же касается 30-километровой зоны отчуждения вокруг неработающего реактора, то до тех пор, пока ученые сохраняют к ней интерес – это уникальное место для генетических экспериментов, ботанических полевых испытаний и исследовательских проектов по радиационной безопасности.
В перспективе в 10-километровой зоне заражения планируется создание гигантской лаборатории под открытым небом. Уже разрабатывается проект “международной площадки для исследований в области радиационной безопасности”, защищенной от внешнего мира.
Есть даже планы по созданию туристического аттракциона между будущей исследовательской площадкой и тем КПП с автоматчиками со счетчиками Гейгера, блокирующими проезд в зону отчуждения, а так же национального парка с дикими животными и редкими растениями.
